— Господин Эрл, недавно Одесский государственный филармонический оркестр, которым вы руководите, получил статус национального. Мы вас поздравляем. А что дает это музыкантам, кроме увеличения зарплаты? Какие проблемы решены, а что так и не удается решить?

— Статус национального коллектива ввел нас в культурную элиту страны, он также предусматривает высокий уровень исполнительского мастерства от оркестрантов. Указ Президента Украины Л. Кучмы стал для нас огромной радостью. Я вижу, как у музыкантов появилось второе дыхание. Мы всегда к работе относились серьезно, стараясь на концерте устраивать праздник, а теперь трудимся с еще большей силой. Теперь сможем несколько изменить свое штатное расписание, вдвое повысить зарплату сотрудникам, решить массу неотложных проблем. У нас будут работать 125 человек. Из них артистический состав — 99, остальные — административно- хозяйственная группа. Нам нужно улучшить свой маркетинг. Оркестр — большой организм. Мне приятно, что губернатор Одесской области Сергей Гриневецкий является поклонником нашего творчества и опекает коллектив. Помогает найти средства, чтобы привести здание филармонии не просто в порядок, а постепенно сделать его на уровне мировых стандартов. Несколько лет назад у нас сделали новую сцену, сняли старые занавеси, и от этого чуть улучшилась акустика. Нынче собираемся поставить новые кресла, закончить реставрацию окон (у нас шесть огромных витражей по 200 кв. м.), заказать деревянные ставни — это позволит нам значительно улучшить акустические возможности зала. Я надеюсь, что, наконец, поменяем вентиляционную систему, потому что летом жаримся; некоторые музыканты даже в обморок падают от духоты, а зимой замерзаем, пальцы коченеют, а публика сидит в зале не раздеваясь.

При оркестре в 1999 году был создан благотворительный фонд «Музыкант», который значительно облегчает нам жизнь. Например, на каждый концерт выпускаем рекламные буклеты. В брошюрах не только рассказываем о программе, авторах исполняемого произведения, но есть список всех оркестрантов, данные о последних наших записях и гастролях; рассказываем, кто помогает коллективу. В список меценатов фонда входят 25 предприятий. За три года через его счет прошло 350 тысяч гривен. Это лишь начало, нужно активно трудиться, ведь деньги с неба не падают. Организация гастролей, даже по Украине, требует огромных затрат.

К беседе подключается супруга маэстро Аида:

— Например, в Америке, подобные коллективы финансируются за государственный счет лишь на 20 %, а остальную часть суммы приходится искать у спонсоров.

Хобарт:

— Американское законодательство имеет свою специфику, отличную от многих европейских стран. Симфоническим оркестрам там по 150 лет, университеты старше, чем Америка как государство. Они имеют огромные фонды, а начинали с небольших взносов. Наш фонд — неприбыльная организация. Я поначалу надеялся на более существенную поддержку, хотя бы по 20 тысяч гривен в месяц, но потом понял, что «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Во всяком случае, мы сегодня можем себе позволить оказать материальную помощь музыкантам и в радости, и в горе. Большинству духовиков сделали бесплатное протезирование и лечение зубов. А для музыкантов это важный момент, касающийся не только здоровья, но и профессиональной пригодности.

— Визитка коллектива, степень его профессионализма — его репертуар. Вы познакомили меломанов с малоизвестными произведениями современной музыки, музыки XIX и начала XX веков. Как подбираете репертуар? Над чем работаете, какие планы?

— Мы стараемся соединять классику и современную музыку. Знакомить слушателей с теми сочинениями, которые в силу разных обстоятельств незаслуженно забыты или редко исполняются. Из последних таких находок — исполнение симфонической поэмы Яна Сибелиуса «Сага», сюита Мориса Равеля «Матушка-Гусыня» и «Поэма экстаза» Александра Скрябина. В прошлом сезоне сыграли две симфонии Шостаковича. Например, его Одиннадцатая симфония более трех десятилетий не звучала в нашем городе. Подготовили несколько программ украинской музыки, в частности, сочинения Станковича, Колессы и Карабица, сделали записи «Карпатского концерта» и «Гуцульского триптиха» Скорика. В октябре в Одессу приедет Владимир Рунчак с новой программой. К сожалению, планы оркестра часто меняются из-за немузыкальных, технических причин. Это неправильно, я до сих пор не могу привыкнуть к этой системе неплановости, поэтому тяжело адаптировался. Помогает то, что я гибкий человек. Часто на зарубежных гастролях приходится исполнять тот репертуар, который нам предлагают. Иногда вынуждены «с колес» корректировать совместные планы с солистами. Так, Николай Петров приедет в Одессу 26 сентября и хочет играть Третий концерт Прокофьева. И хотя у нас были другие планы, придется уважить музыканта. Наш план — шесть концертов в месяц в Одессе, гастрольный график гораздо более плотный. Я считаю, что такой график вполне нормальный. Мы, в отличие от западных коллективов, репетируем один раз в день, да и жизненных проблем у наших музыкантов во много раз больше. Моя главная задача — не снижать темпы и следить за качеством исполнения произведений. Стараюсь создать нормальный микроклимат, чтобы на репетициях и концертах оркестранты полностью отдавали себя музыке. Для меня важнее не увеличение количества концертов, а чтобы больше публики приходило послушать наши программы. В начале осени собираемся приехать в Киев, а в ноябре будем гастролировать в Австрии.

— Вы приехали в Украину в переходный момент. Была некая эйфория больших иллюзий. Казалось, стоит лишь разрушить старое — и впереди светлая и радостная жизнь. А на самом деле строить оказалось трудно и долго. Многие, не только иностранцы, но и соотечественники, не выдерживали трудностей, у них опускались руки. Как выстояли вы? Что, на ваш взгляд, изменилось в лучшую или худшую сторону за минувшее десятилетие? Что осталось по-старому?

— Я по природе оптимист, и думал, что передо мной открылся огромный горизонт. Хотя имел довольно поверхностные знания о жизни социалистических стран и о коммунистическом обществе. Но я американец, который большую часть своей сознательной жизни прожил в Европе, знаю несколько языков, и трудности никогда меня не останавливали. Но, честно признаюсь, пережил шок, увидев пустые полки магазинов. А после того как я сильно заболел, поев чего- то в одном из одесских ресторанов и чуть не умер за дирижерским пультом, просто стал всюду ездить со своими суповыми пакетами и «Сникерсами» (?! — Ред. ). Сегодняшним тинэйджерам, наверное, трудно поверить, что люди радовались «праздничным наборам», элементарные продукты приходилось доставать. Но разве это главное? Столько у нас было надежд, планов! Очень скоро я понял, что все продвигается уж очень потихоньку. Трудности были больше не творческого, а организационного, технологического плана. Не было ни факсов, ни ксероксов, ни калькуляторов, а допотопные счеты и еле дышащие телефоны. К сожалению, менеджмент продолжает оставаться слабым звеном. Наш оркестр много гастролировал за рубежом, не только в странах Европы, но и побывал в Америке, Австралии. В коллективе зарплата была более 100 долларов — не богачи, но вполне прилично. И вдруг 1998 год — финансовый кризис. Пострадали все, бывали минуты разочарования, ежедневные стрессы бытового плана.

Меня поразило, в каком жутком состоянии находилась библиотека нашего коллектива. К сожалению, советский стиль централизации, предполагающей создание искусственной провинции, не заботился о сохранении и приобретении нот и партитур. В Москве оркестры имеют прекрасные нотные издания Прокофьева, Стравинского, Шостаковича. А в Одессе три- четыре симфонии Шостаковича — и все. Ноты часто в рукописном варианте, они в очень ветхом состоянии, и их невозможно читать. А массы нотного материала у нас вообще нет. Сейчас странная ситуация. В мировой практике, которую Украина поддерживает, есть четкое разграничение об авторских правах. По ним, если со дня смерти композитора не прошло 70-и лет, то его архив не является публичной собственностью. Огромной проблемой для всех украинских музыкантов является то, что приходится арендовать ноты на Западе. Особенно это касается сочинений русской музыки начала ХХ века. Так сложилось, что оригиналы многих авторов оказались за рубежом и являются частной собственностью. Например, нотный архив Шостаковича находится у немецких издателей Сикорских, а в США — тонны партитур современной музыки советских композиторов. Давным-давно «Союзэкспорт» издал ноты в прекрасной полиграфии. Это были уникальные вещи. К примеру, первая версия «Ночи на Лысой горе» Мусоргского. Ее тираж — всего 650 экземпляров. Нам повезло, что этот раритет есть в библиотеке Одесской консерватории. Оказывается, что та музыка, которую знает весь мир, — это всего лишь оркестровка Римского-Корсакова, его третья обработка. Мы играли первую редакцию на гастролях в Германии, позже познакомили с этим сочинением одесситов. Какая это потрясающая музыка, сколько страсти — настоящий Везувий! Как правило, многие сочинения русской музыки пылятся на полках, и было бы неплохо выкупить эти ноты. Ведь сейчас нам приходится тратить большие деньги за их аренду. Получается парадоксальная ситуация. Наш оркестр играл Скрипичный концерт Хачатуряна в Бонне и Кельне в 2000 году: мы получили арендованные ноты, потому что выступали за рубежом. А для того, чтобы сыграть в Украине, мне нужно звонить в Санкт- Петербург или Москву, узнавать, к каком коллективе есть ноты, просить, чтобы сделали ксерокопию. Я считаю, что нотную проблему нужно решать на государственном уровне, так как каждый украинский симфонический коллектив сталкивается с ней.

Аида:

— Восемь лет, после того как наш коллектив стал самостоятельной единицей и вышел из структуры Одесской филармонии, мы не имели своего офиса. Мы просто оказались на улице. В одной небольшой комнате у нас работают пять компьютеров, здесь же заключаются контракты, ведутся переговоры.

Хобарт:

— Я, за годы, которые живу и работаю в Украине, никак не могу привыкнуть к здешней необязательности и когда говорят одно, думают — другое, а делают — третье. Я в первую очередь музыкант, но приходится вникать во многие, совершенно не творческие вопросы. Оркестр — это не бизнес. Я столкнулся с тем, что украинские предприниматели, если дают деньги, то тут же желают получить прибыль. Предлагают нашему оркестру стать акционерным обществом. Зачем? Нигде в мире симфонические оркестры не могут существовать без поддержки. Например, Русский национальный оркестр, которым сейчас руководит Владимир Спиваков. Это Благотворительный фонд, и он не получает дотаций государства. Руководителям коллектива удалось найти зарубежных меценатов, они имеют совет директоров, в список которых входит московская бизнес-элита и представители ведущих западных компаний. У оркестра есть имя, но даже они, такие известные, не могут себя окупить. «Нью-Йорк Филармоник» дает 200 концертов в год, цены на билеты довольно дорогие, всегда большие сборы, но доход от продажи билетов всего лишь 20—25 % их годового бюджета.

«СВОЮ ПЕРВУЮ РЕЧЬ ПО-УКРАИНСКИ Я ЗАЗУБРИЛ»

— Быть лучшим — естественное желание и стремление творческой личности. Но кроме славы и успеха, следует быть готовым к зависти, жесткой конкуренции. Как вас приняли в Украине?

— В Украине я прошел суровую жизненную школу. Мне повезло, что я стал работать в Одессе. Этот город отличается от других: крупный международный порт, он более открытый, да и иностранцами одесситов не удивишь. Меня, по большому счету, замечательно приняли. Русскому языку я не учился специально, а осваивал по ходу репетиций. По-английски никто из моих оркестрантов не говорил, но повезло, что в коллективе был альтист-кубинец. Приходилось общаться с ним на испанском, а он передавал мои требования музыкантам. Свою первую речь по-украински я написал на бумажке латинскими буквами и зазубрил текст. Это было на концерте в зале Национальной оперы Украины в Киеве в 1992 году. В частности, я сказал: «Скоро ми їдемо на фестиваль американської музики, де будемо представляти Україну, і не можемо уникнути того, щоб не зіграти вам дещо з українських творів». После этого мы исполнили увертюру к опере Лысенко «Тарас Бульба». Моя речь стала сюрпризом для всех присутствующих. А коллеги потом часто с улыбкой цитировали — «не можемо уникнути того…». К сожалению, мой украинский не улучшился: мало практики, все не хватает времени сесть и позаниматься.

Если оглянуться в прошлое, то на первых порах было недопонимание того, что я делаю, со стороны некоторых журналистов. Читая статьи, я расстраивался, особенно если искажались факты. Оркестранты успокаивали, утверждая, что все перемелется. Например, утверждалось, что нашему коллективу выделяют средства из городского бюджета, и поэтому мы ездим на гастроли. Но это неправда! А какую чушь писали по поводу наших «Новогодних концертов»! Я попытался создать музыкой Штрауса хорошее настроение, воссоздать атмосферу праздника. Теперь они стали традиционными, аншлаги на концертах. А если почитать прессу, то я «насаждаю плохой вкус, облегчаю репертуар, отучаю людей слушать серьезную музыку». Мне даже ставилось в вину, что не смотрю в ноты, а часто дирижирую наизусть. Большинство нападок уже в прошлом. Я человек демократичный, уважаю разные мнения и не навязываю свое. Хотя бывают парадоксы. Как-то в Киеве мы показывали свою последнюю программу из произведений Штрауса. На концерте присутствовал австрийский музыковед, который специально приезжал, чтобы нас послушать. Он был в восторге. Более того, рецензент написал, что «одесситы максимально приблизились к венскому стилю» — а это для меня самая большая похвала, ведь я восемь лет жил, учился и работал в Вене. А вот киевский критик разругал в пух и прах эту же программу, статью назвал «Штраус по-одесски». Особенно придирался, что предваряю исполнение сочинений маэстро собственным конферансом. Хотя знаю точно, что публике мои ремарки очень нравятся. Мы записали на компакт-диски не только музыку Штрауса, но и Пятую симфонию Чайковского. Причем это не студийная запись, а живое звучание во время нашего выступления в Австрии.